Если спектакль талантлив

Разные, конечно, бывают спектакли: смешные, но неглубокие; мудрые, но унылые; громогласные, но бездарные; изобретательные, но неприметные; длинные, но просматриваемые на одном дыхании; короткие, но кажется, что мучают тебя со сцены целую вечность… Есть спектакли для всех (ну почти), для избранных (неведомо кем), для доверчивых, для все подвергающих сомнению, для дураков есть спектакли, для шибко умных, для любителей поглазеть на популярные потрепанные годами и алкоголем лица, для жаждущих везде и во всем новизны, для извращенцев и догматиков, для пуритан и онанистов (физических и духовных), для зрячих, но ни черта не видящих, для глухонемых, но чутких…

Спектакль, о котором пойдет речь в данной статье, как любое талантливое произведение, созданное сверходаренными людьми, ни под одно, даже самое емкое определение не помещается. В двух-трех словах о нем исчерпывающе не скажешь, не хватит и дюжины объемистых предложений, чтобы передать суть предмета и выразить по заданному поводу свои мысли и ощущения.

Хороший спектакль: красивый, трудоемкий, продуманный. Наверное, не для каждого, но сложно сходу кого-либо конкретно предостеречь: не ходите ни в коем случае, вам это точно не понравится. Разумеется, имеются в виду те, кто любит театр как таковой, кому по сердцу все нетривиальное, добротное и нескучное.

Но обо всем по порядку.

Пластическая драма «Муму», театра «Комедианты», по одноименной, с детства всем отлично знакомой повести И. С. Тургенева.

Чтобы не путаться, сразу скажу: пластическая драма — это значит без слов (не напрасно я заикнулся о глухонемых в своем вступлении, не даром глух и нем главный герой драмы, дворник Герасим). Но «без слов», в данном случае, не означает без звуков. Звуков, как раз таки в исследуемом спектакле великое множество: от жизнеутверждающих песнопений до предсмертного лая. Персонажи не говорят, но обильно поют, перемежая пение выразительными междометиями. Тургеневская прямая речь всецело заменена действием. Но не в ущерб зрительскому восприятию. Напротив. К чему тут слова? Кто в нашей стране не знает душещипательной истории о бедной собачонке, по велению злой барыни утопленной своим преданно любимым хозяином? Но авторы спектакля не просто убрали лишнее (т.е. текст!) из всем хорошо известного повествования, не только слепо повиновались идее показать мир практически таким, каким его знают глухонемые, они ухитрились сделать так, что трагедия маленького человека, слыхал еще в начальных классах школы про страдалицу Муму и бедолагу Герасима, и кто не слыхал, в виду иных умственных и прочих отклонений, и тем, кто еще, в силу возраста, не успел осведомиться, и тем, кто познавал в детстве сюжеты, в принципе, о том же, но с другими названиями, например «Белый клык» или «Бэмби», то бишь чужеземцам.

Два с половиной часа исключительного (в значениях: «исключающего иное» и «незаурядного») действия — и никакой говорильни: ни диалогов вам, ни монологов, ни членораздельных реплик. Скучно? Ни боже мой. В начале, правда, непонятно.

Как говорится, предупреждать надо. Меня не предупредили: ни рецензией, ни обстоятельным отзывом, ни программкой перед просмотром спектакля никто не побаловал (как-то невнятно торгуют в «Комедиантах» программками; диковина это для них, что ли? стесняются, может? чего?) В результате, я обманулся. Напрасно был раздражен излишней затянутостью «молчаливой» прелюдии. Оказывается, это была вовсе не прелюдия, а полноценная — починная — часть спектакля. Впрочем, действительно, чрезмерно подробная, допускающая сокращения (хотя при купировании резать здесь придется по живому, обливаясь слезами, ведь все в означенной постановке выстрадано, скрупулезно отрепетировано; всякий эпизод имеет свою индивидуальную огранку, каждая сцена подогнана одна к другой с ювелирной точностью).

О чем это я? О том, что у Тургенева весь рассказ посвящен непосредственно пребыванию главного героя в усадьбе московской капризули-барыни. Иван Сергеевич не мыслит своей повести без Герасима. Герасим появляется у него без промедления, без введения в предысторию, без даже кратковременной предварительной росписи барского жития-бытия.

Однако постановщик спектакля в «Комедиантах», по совместительству худрук театра, А. Левшин пошел своим путем, видимо, установив перед собой задачу, максимально полно показать быт и нравы традиционного русского поместья середины позапрошлого века. Возможно, в этом был смысл, т.к. спектакль не книга, тем более немой спектакль, здесь не скажешь в лоб — там-то тогда-то жили-были те-то. Нужно показать, разъяснить, приучить к колориту.

Левшин сотоварищи приучают долго. Достаточно сказать, что виновник всех предлагаемых вниманию публики событий — Герасим — появляется на сцене спустя сорок (!!) минут после начала спектакля. Все драматургические каноны тем самым нарушаются. Не исключено, правда, что неумышленно. Просто, повторю, насочинено авторами много, добротно, старательно, выбрасывать что-либо чрезвычайно жаль.

Подготовительной части сценического «Муму» (всего их три, при наличии одного антракта) отдано времени больше, чем двум основополагающим. Житие скучающей барыньки, то ли праведно вдовствующей (о чем многократно вопиет назидательный портрет почившего мужа), то ли (какой шарман!) не чуждой лесбиянству, показано щедро, густо, обстоятельно.

Когда как знать, что пред тобою именно пластическая драма, нестандартное для драматического театра сценическое произведение, можно изначально наслаждаться картинкой (картинка притягательна), вооружив, прежде ушей, глаза (хоть и послушать здесь есть чего, поют и пык-мыкают все персонажи здорово, сопроводительная музыка, соразмерно с остальным, выверена и точна). Можно (и нужно) со стартовых минут безмятежно взирать на нюансы, смаковать второплановые подробности, а не думать, распаляясь: «Ну когда же, когда же начнется главное? Когда наконец они заговорят? Где главный герой? Где события? Что тут, черт побери, происходит?»

Данный спектакль соткан из мелочей. К счастью, не единственно мелочи стали предметом тщательных раздумий создателей и исполнителей (иначе «Муму» «Комедиантов» стоило бы признать зрелищем восхитительным, но стерильным, бессодержательным). Во второй (условной) части спектакля, что берет исток не с момента появления Герасима, а с зарождения его скупой мужицкой любви к прачке Татьяне, на первый план выходит все же не антураж, а смысл. Дворник полюбил. Вопреки тургеневскому тексту, любовь его оказалась взаимной, а потому истинной, трогательной, но, увы, так же, как у автора литературной основы, драматичной. Вернее, в спектакле уже трагичной, т.к. теряют двое. Не одна любящая душа, в трактовке Левшина, призвана пережить вынужденную разлуку (расставание навсегда), а два, начавших было срастаться сердца, в одночасье, с треском, с кровью, рванули извне в разные стороны. (Тут следует сказать, что возлюбленная дворника на сцене, в отличие от книги, представлена не анемичной и бездушной дурой, а животрепещущим, не чуждым страстей существом, выписанным детально, а не двумя-тремя скупыми штрихами.)

Часть третья. Если главное действующее лицо повести у Левшина появляется на сороковой минуте спектакля (плюс-минус), то непосредственно заглавный персонаж — Муму — после антракта, т. е. еще через час.

Режиссер не просто никуда не спешит — он интригует. Кое у кого из зрителей, после первого действия, возникли сомнения: а найдется ли место в спектакле (по мотивам) собаке? Нашлось.

Справедливо считается, что любое животное, будь то кино или сцена, неизменно переиграет даже самого искусного исполнителя — отцапает все внимание на себя (показательный пример — живой шпиц в праудинской «Даме с собачкой», БДТ им. Товстоногова). Любая кукла, напротив, вызовет недостаточную для сопереживания реакцию. Если вообще не явится карикатурой (вспомним плюшевое чучело — кота Бегемота в «Мастере и Маргарите» В. Бортко). Доверить сыграть Муму человеку — тоже не вариант — пахнёт — в рассматриваемом случае категорически неприемлемым — фольклорным мотивом («Барышня-крестьянка», т-р на Литейном).

Что же делать? Все гениальное, как выясняется, действительно — просто. Просто надо соединить все варианты. Оставить от живой твари — собаки — живой лай (пусть и в имитации — зато какой! — человека), вывести на сцену куклу, но не одну, а вместе с актером — актрисой. Но не кукловодом, а олицетворением.

Алена Киверская, выступающая до антракта в роли возлюбленной Герасима, прачки Татьяны, во втором действии предстает в образе сценического поводыря Муму. И здесь изобильным на выдумки постановщиком единым махом убиваются сразу два жирных зайца. И кукла не выглядит бездыханной материей, по форме набитой поролоном (она не только передается из рук в руки, но и самостоятельно двигается), и ассоциация очевидна — всю неизрасходованную на женщину любовь несчастный, ущербный богатырь выплескивает на собаку.

Счастливой развязки не случится — Муму погибнет, став жертвой властительного сумасбродства и осознанного послушания. Герасим сделает свое страшное дело — и уйдет, навсегда. И вот тут-то финальным аккордом и возопит спектакль — заговорит словами человечьими (голосом барыни из динамиков). Что лишний раз разоблачит всю осмысленность представленного театрального священнодействия, подчеркнет не случайность каждого его элемента.

Возвращаясь к вводной части настоящей статьи, мысленно и письменно благодаря всех, без исключения, участников и создателей только что скромно исследованной постановки (выражая персональное восхищение хореографом Сергеем Грицаем и исполнителем роли Герасима Филиппом Азаровым), говорю:

Спектакли бывают разными: эпитетами-определениями, при богатом словарном запасе, можно исписать уйму листов.

«Муму» театра «Комедианты» не уместиться ни в какой, даже самой емкой характеристике, ни в одной щедро развернутой рецензии.

Ведь никакое — пусть и преискусное, обширное — слово рецензента не способно ни на малейшую долю заменить спектакля (идите — и смотрите). Разумеется, в том случае, если спектакль талантлив.