М. Левшин: Сопротивление художника режиму ослабло

На бедность в выборе спектаклей зрителю Петербурга грех жаловаться. Среди театральных постановок есть и современные, и экспериментальные. Однако здесь есть некий парадокс.

«Золотой софит» (высшая театральная премия Петербурга) в 2011 голу получили сразу два спектакля «Три сестры» в трех номинациях. Сейчас на театральную сцену выходит «Лес» Островского сразу в трех театрах: была премьера в театре Ленсовета, будет в театре «Буфф».

Театр «Комедианты», в новом сезоне тоже представит зрителям свою версию. Корреспондент Gaude поговорил с Михаилом Левшиным, художественным руководителем «Комедиантов» и о «Лесе», и о цивилизации.

Gaude: Как вы можете объяснить такой не прекращающийся интерес к классике?

Михаил: Во-первых, все-таки, мы живем в драматургическое безвременье. Понимаете, бывает, что драматургия застопоривается, а все остальное развивается. Это коснулось, во-первых, кино, там со сценариями большая проблема. Коснулось и экономики (смеется). Дело в том, что такой шок, когда такое привычное сопротивление художника, драматурга режиму, так скажем, ослабло… Раньше же все на худсоветах принимали, не разрешали играть спектакли. Сейчас такого в помине нет.

Gaude: То есть бунтарство исчезло?

Михаил: Не то, чтобы бунтарство, именно сопротивление. Бунтарство всегда было внутри. Так сложилось, что когда появляется вседозволенность — теряется некое напряжение. Такое время. А основы драматургии, теория драмы — это сложно. Это никому не нужно. Зато классику стало возможно интерпретировать абсолютно вольно. Поэтому интересно к ней обратиться. Импровизировать на какой-то новой, средней пьеске, даже актуальной — у нее нет истории. Никто не скажет о режиссере: «Вот как интересно он повернул! Так еще не было! Это ж надо, какой он смелый!». Этот пафос того, что «вот, мы такие молодые, переделаем» тоже пододвигает режиссеров к классике и объясняет то, что она так востребована. А то, что сразу три спектакля одновременно выходят — это совпадение.

Gaude: Есть мнение, что Малевич в изобразительном искусстве поставил точку своим «Черным квадратом». Не существует ли у вас такого ощущения, что и в драматургии тоже уже все закончилось?

Михаил: Дело в том, что закончилось не только для драматургов. Усложнилось, затормозилось, забуксовало само ощущение происходящего. Сейчас непонятно вообще, что происходит. Я иногда удивляюсь, политологам — они порой говорят поверхностные, не сущностные вещи — кто кого сменит, передвижения в правительстве и так далее. Если кто-то сейчас придет и скажет: «Российский народ сейчас переживает смену менталитета». «Как?» — ему скажут. А вот так. Ценности, которые были до сих пор, они себя исчерпали. Я все время жду когда хоть кто-то это скажет. И вдруг приходит драматург. И пишет интереснейшую пьесу. Обычно ни у кого по этому вопросу сомнений нет — а у него есть! Но сейчас открытий этих мало, читаешь пьесу — а там их нет! Вольным стилем пишется то, что на сцене трудно воспроизвести — и трудно воспринять зрителю. Такая вот эпоха. Современный театр нам пытается доказать что вообще это не важно — назначение искусства.

Gaude: А какая высшая цель драматического спектакля?

Михаил: Дать возможность задуматься. Начиная с этих митингов, становится понятно, что люди идут не за деньгами, а за защитой достоинства, которое попрано. Люди идут, потому что им обидно. И некоторые ученые говорят, что это может произойти — изменение ценностей.

Gaude: Я слышала разные отзывы о «Лесе» в театре Ленсовета, премьера которого состоялась совсем недавно. И знаю, что вы тоже на ней были.

Михаил: Да. Там есть какие-то неожиданности, какие-то «штуки». Например, неожиданно Гурмыжская почему-то вдруг горит на костре как Жанна Д’Арк. А вы сходите на спектакль, попасть на него — не проблема. Даст Бог, доживем с вами и до нашей премьеры, можем еще и после нее поговорить. Я раньше думал, что нельзя заранее ни о чем говорить — вдруг не получится. Теперь думаю — надо говорить, надо рисковать. В Ленсовета они отойти хотели от того, что Гурмыжская ханжа, злая, «щупальца распустила». Там она милая — и не понятно кто. А я подумал: может она влюбилась, внезапно, в пятьдесят. Я могу даже сказать: мы считаем, что она заболела современной болезнью престижа. Имиджа, к которому обязательно нужен рядом «Галкин». Она Богу душу заложит, чтобы «светиться». И это наш век, в котором главным становится потребление, известность, деньги.

Gaude: Ваш «Лес» — музыкальный. При этом, несмотря на то, что это текст изменен — это все-таки Островский.

Михаил: Здесь важен и вклад В. Жука и В. Дашкевича, авторов текста и музыки. Да, там очень много поют. Гурмыжская, например. Она все время поет, для нее приход гостей как праздник. У нее так выражается стремление к выступлению, к красованию. Мы не хотим, чтобы это был номер, как вставка, тогда это будет другой жанр — оперетта. Песни — это часть действия.

Gaude: О чем ваш «Лес»?

Михаил: О том, что наша современная погоня за престижем, средствами и так далее имеет серьезный изъян, который, дай бог, обнаружится. Мы доводим до своего рода гротеска тот факт, что они все туда устремлены. А ведь есть более незыблемые вещи, любовь, например. Теряется главная радость человека в этом мире — помогать ближнему, бескорыстно. Мы не понимаем, как эти модные понятия о современной жизни нас губят. Может быть, в этом ничего революционного нет, но это очень злободневно. Есть такой герой в этом спектакле — Несчастливцев. Это актер, который должен вроде заботиться о своем имидже, а он совершает благородные поступки.

Gaude: Значит, ваш спектакль — о том, что от понятий имиджа, потребления, денег — никуда сегодня не деться?

Михаил: Спектакль — для того, чтобы человек задумался — можно ли куда-то от этого деться? Я фантазирую: вдруг, кто-то написал статью, в которой скажет: «Вчера посмотрел „Лес“ в „Комедиантах“. Все продают. Все мишура. Уезжаю в деревню. Буду там учить детей и помогать крестьянам».

Юля Шубина

Студенческая интернет-газета «GaudeAmus» / 13.04.2012 / автор: Юля Шубина

Ссылка на статью