Живая классика на маленькой сцене
Непростую комедию Островского «Волки и овцы» в театре «Комедианты» впервые поставили еще в 1994 году. Спектакль успешно шел несколько сезонов, а этой осенью был возобновлен.
В театре представляют премьеру под девизом «живая классика», стараются сохранять лучшие традиции русской сцены и не боятся выводить на сцену неопытных молодых актеров. Собственно, «Комедианты» отличаются вниманием к каждому актеру. А уж к талантливой молодежи в театре присматривались давно и поняли, что выпускники курса В. В. Петрова «попадают в материал» и способны сыграть Островского. Старшее поколение поддерживало младшее. И хотя есть еще над чем работать, можно смело сказать, что спектакль получился очень энергичным и позитивным. Сложный текст Островского — много слов, длинные диалоги и сплошные междометия — актеры чувствуют и осознают. И хотя исполнителям основных ролей слегка за двадцать, вчерашние выпускники Театральной академии прекрасно доносят мысли и чувства, вложенные драматургом в пьесу, до каждого зрителя. И зрителю это нравится.
«Волки и овцы» — длинная пьеса о деньгах, о власти, об успехе в обществе, о корысти, о карьере. Спектакль идет больше трех часов, но времени и усталости никто не ощущает: в театре «Комедианты» не делали упор на острую и злую социальную сатиру, а показали комедию светлую. Каждый персонаж достоин того, чтобы его поняли и пожалели. Образы не карикатурны, а вполне человечны и узнаваемы, даром что дело происходит 130 лет назад. О политике и экономике с актерами на репетициях, конечно, беседуют, но это не навязанная политинформация, а скорее сравнение эпох и осознание места человека в государстве и в обществе. Известно же: если актер понимает и чувствует, о чем речь, то он способен донести это и до зрителей. Режиссер-постановщик спектакля и художественный руководитель театра Михаил Левшин уверен, что без живых ассоциаций и вкуса к слову ставить классику нельзя.
Любопытные приемы, оригинальная сценография народного художника России Марта Китаева, продуманная пластика каждого героя придают действию легкость и шарм. Забавные физиономии, которые корчит чудный комик Сергей Русскин, и дурацкие ситуации, в которые попадают уездные интриганы, позабавят кого угодно. От души смеются в зале даже малые дети, сопровождающие родителей во время культпохода в театр. Радуются школьники, пришедшие посмотреть Островского в соответствии с программой по литературе. И совершенно очаровательна в своей непосредственности реакция взрослых, когда на сцене говорят о разного рода воровстве. Живейший отклик вызывают у зрителей слова помещика Беркутова (Сергей Бледных): «Я думаю, вам случалось читать в газетах, что в последнее время много стало открываться растрат, фальшивых векселей и других бумаг, подлогов и вообще всякого рода хищничества. Ну, а по всем этим операциям находятся и виновные; так вот эти-то продукты мы и будем посылать в Сибирь». Отсмеявшись, зритель, несомненно, задумается. Но дума его не будет тяжела — скорее, он сделает нужные выводы, поймет все намеки и смекнет что-нибудь для себя важное. Да хоть решит, к волкам ли хищным он готов примкнуть, к стаду ли овец прибиться или в сторонке остаться, если у него это получится.
Чтобы никого не обидеть, скажу правду: в спектакле все актеры очень хороши и органичны. Отставной прапорщик-пьянчужка Апполон Мурзавецкий (Александр Плаксин) то и дело переходит на дурной французский, словно подчеркивая свое невежество. Барин Лыняев в исполнении колоритного Евгения Рубана в смущении ли, в радости или в злобе то и дело всхрюкивает. Молодая вдова Евлампия Купавина (Ольга Филимонова) напоминает скромную отличницу, опрятную хорошо воспитанную домашнюю девочку — с внешностью, правда, фотомодели. Колоритны бедная родственница Мурзавецкой Глафира (Екатерина Культина) с ее косой а-ля Юлия Тимошенко и тетка вдовы Анфуса Тихоновна (Екатерина Белова) в уморительном чепце. Но ведут спектакль, умудряясь то и дело переигрывать друг друга, двое — Сергей Русскин в образе Чугунова, бывшего члена уездного суда, и Светлана Суханова, играющая помещицу Меропию Давыдовну Мурзавецкую. И если Русскин — актер опытный, номинант театральных премий и даже телезвезда, то Суханову зритель, можно сказать, для себя открывает. Двадцатидвухлетняя девушка столь убедительна в роли ушлой старухи помещицы (ремарка Островского: «девица лет 65-ти, помещица большого, но расстроенного имения; особа, имеющая большую силу в губернии»), что диву даешься. Откуда взяла она эти властные интонации, эти величественные позы, эту горделивую осанку девицы, ладно сочетающуюся с прихрамывающей походкой и неизбежной одышкой пожилой женщины? Меропия у Светланы слегка шепелявит, размахивает сучковатой палкой-костылем и надменно складывает тонкие губы. Как у помещицы не отнять самодостаточности, так у актрисы — отменного чувства юмора и крепкого, несмотря на юный возраст, владения профессией. Вукол Наумович Чугунов у Русскина потешен до невозможности, и жалок, и лукав, и мерзок, и мил. Он хнычет или рыдает, потирает ручки или передергивает плечиками, стряхивает невидимые пылинки с собеседника, от которого ему что-то нужно, или гладит ладошкой шкуру волка, наброшенную на кресло, в котором любит сидеть Мурзавецкая. На этой шкуре в спектакле и сидят, и лежат, и швыряют ее об пол, и топчут ногами — в зависимости от того, хищником или овцой себя ощущают.
А волки и овцы — это мы с вами. Актеры показывают в зал пальцем и говорят: это, мол, справа — волки, а слева вон — овцы сидят. В уста Лыняева Островский вкладывает ключевые слова своей пьесы: «Да разве кругом нас люди живут? Волки да овцы. Волки кушают овец, а овцы смиренно позволяют себя кушать». Так, под легкую и даже нежную музыку Владлена Чистякова, в спектакле нас всех ведут на заклание, убаюкивая бдительность частушками, церковными песнопениями, перебором балалаечных струн и жалостливой сиротской песней. И заставляют презирать деньги — эту мерзость, которую даже властным особам как-то гадко держать в руках.
издание «BlogSlov» / 14.12.2005 год / автор: Мария Кингисепп