Интерпретации

Для затравки — скороговорка-тест: кто сумеет без запинки произнести «Росмерсхольм» и «Роланд Шиммельпфенниг»? Первое — оригинальное название пьесы Генрика Ибсена, по которой в БДТ выпустили премьеру «Парочка подержанных идеалов». Второе — имя автора пьесы «Женщина из прошлых времен», по которой поставили спектакль «Игра в ящик» в Театре Сатиры. Есть еще полускороговорка, полузагадка: «Интерпретация пьесы Чехова «Чайка». Это премьера «Записные книжки Тригорина» в театре «Комедианты».

Признаюсь, я не любитель нынешнего БДТ. Там повелось: что ни спектакль, то тоска. Не слышно, не видно и непонятно. И если не заняты великие артисты, то лучше и не ходить. Удивительно, как хороший, искушенный режиссер Григорий Дитятковский, за плечами которого немало крепких постановок на разных сценах, может быть таким двуликим: то почти гениальным, то похожим на запутавшегося Штирлица, который «на грани провала». Его интерпретация Ибсена носит комедийное, почти водевильное название «Парочка подержанных идеалов», а воплощается в нечто угрюмое и занудное. У него на сцене деревья, между которыми нужно метаться. А вот это уже колонны, вроде как столпы общества и веры, которыми, оказывается, кто хочет может вертеть как хочет. А поверни их, в самом деле, к нам передом, к лесу задом, так со всеми своими лесенками и балками внутри будут они похожи на виселицы, наводящие ужас. Есть еще бревнышки, они же прибрежные камушки, по которым скачут, поскальзываясь и качаясь, нетвердой поступью мечтательных канатоходцев. Но вся эта фигуральность — заслуга, скорее, художника Эмиля Капелюша и «световика» Глеба Фильштинского, сделавших объемной и осязаемой суровую Норвегию XIX века и нравы ее. Что делают артисты, имен которых вы не знаете? Честно произносят текст, рассказывая историю бедного пастора Росмера, который посмел взбунтоваться против мира церковного и светского. Попутно обреченно балансируют на бревнышках и лазают по лесенкам. А еще бегают, бегают — а я не догоняю. Почему было не научить артистов двигаться оправданно, а не по указке, чтобы выглядеть убедительно, а не глуповато? И где заветы автора «о борьбе, которую должен выдержать с собою каждый серьезный человек, чтобы привести в гармонию свою жизнь со своей совестью»? А нету. Идеалы ветшают, объясняет режиссер Дитятковский. Мастерство, видимо, тоже…

«Игра в ящик» — это тихонько о любви, самокритично — о предательстве, иронично — о мужеложестве, гордо — о верности, честно — о смерти, в прямом и переносном смысле. Встретились, поговорили, перечитали черновик собственной жизни, исправили ошибки красными чернилами, нагородили новых, измарали белые листы, скомкали переписанное набело, быстренько сыграли в ящик. Словом, за час и десять минут рассказали о том, что случается с каждым. Мальчик любил девочку и обещал, что это навсегда. Девочка любила мальчика и верила, что это правда. Ждала она, ждала — и не дождалась. Явилась к нему спустя полжизни, глядь — а у него все в шоколаде, жена, сын, дом, дерево, планов громадье. А главное — история повторяется: у сына в разгаре такой же роман с соседской девочкой, те же пустые обещания вечного счастья, та же подлая измена на ровном месте. Мурлыча битловские хиты про любовь, герои сводят счеты друг с другом. Обманутая женщина мстит с особым цинизмом: уничтожает счастливое семейство на корню. Она совращает — и душит мальчика, оскорбляет — и заживо сжигает соперницу, своего бывшего бесстрастно замуровывает с трупами в семейном гнездышке и удаляется с видом «никому не верю, ничего не жаль». И правильно. Так их, хилых мерзавцев. И поделом! Режиссер Ксения Митрофанова придумала несколько чудесных ходов. Полюбившийся театрам прием с видео-проекцией здесь не выглядит избитым: девочка пальчиком на песке рисует стрелки часов, обрамляет циферблат солнечными лучами, и получается связь времен. Между сценами звучит ускоренная магнитофонная перемотка, и получается почти киношный прием: словно взгляд на одно и то же разных персонажей, переосмысление развития событий. Все действие сконцентрировано в тесной прихожей, забитой ящиками и коробками с вещами для лучшей и большой жизни. Из всех щелей рвется прошлое, замки ломаются, ящики падают, за каждой дверью — своя правда. Сильно и стильно.

Пьесу Теннесси Уильямса «Записные книжки Тригорина» на русский язык перевели недавно. Главный режиссер «Комедиантов» Михаил Левшин взялся за этот странный для русского театра материал с излишней горячностью и обстоятельностью — и погряз: получилось тяжело, бессмысленно, витиевато, затянуто и не про то. Женщины двигаются так, словно забыли, что на них не джинсы, а юбки в пол. Мужчины заняты самолюбованием и чрезмерно комичны. Нина Заречная слишком резкая, безо всякой там мятущейся души и мильона терзаний. Ее все таскают и тискают, она носится на цыпочках экзальтированной гимназисткой. Аркадина в корсете занимается йогой, делает массаж лица и неустанно поет, демонстрируя недюжинные вокальные данные так навязчиво, что ее хочется выключить. Над головой у зрителей — сетки, веревки и какая-то пакля-рвакля-шмакля, призванная символизировать русский сад и заодно коварную паутину, в которой все запутались. Все три часа кряду, пока со сцены звучат километры текста, в зале неприятно пахнет пылью и жженой паклей — очевидно, чтобы оправдать чеховскую образную ремарку про удушающий запах серы. Чайки кричат из динамиков под шум прибоя — хотя действие происходит, как мы помним, у колдовского озера. Чайки развешаны по стенам грубыми страшными марионетками. Крылья из мочала и прочие клоунские детали костюмов вызывают уныние. Несчастные артисты застревают в щелях шатких мостков и натыкаются на мебель, да еще вынуждены носить престранные костюмы и изображать нервических личностей. Впечатление остается самое тягостное. Очередной вопрос к режиссеру «Зачем он это поставил?» повисает в душном воздухе. Наверное, все это легко прокатило бы у простодушных американцев, для которых и адаптировал их Уильямс нашего Чехова, но в Петербурге так забацать «Чайку»… Анекдот какой-то. Не смешной.